Про хиппи знали, но вот официального отношения к ним так толком выработать и не смогли.
Во времена моей комсомольской юности многие из моих сверстников хипповали: отпускали длинные космы, надевали джинсы или, на худой конец, "клёши" (сшитые в ближайшем ателье) и брали в руки гитару. Это был робкий социальный вызов молодых, стихийный протест против того перманентного застоя, который казался таким неодолимым и давящим. Но протест этот уже тогда воспринимали с юмором. В те годы шутили, что через 40 лет в СССР будет множество патлатых стариков, бренчащих по подворотням на гитарах. Про то, что через 40 лет и СССР не будет, никто серьёзно не думал.
Что мы в 70-е годы знали о настоящих хиппи? То, что они не бреются, не стригутся, не работают, не моются, одеваются в рваньё, бродяжничают, балуются анашой, проповедуют свободную любовь и борются против войны во Вьетнаме. А ещё, что это несчастные и несостоявшиеся молодые люди с Запада, доведённые до безысходности и крайности капиталистическим гнётом и пытающиеся найти выход. Выход – в уходе. Уходе от действительности, проблем, семьи, обрыдлых ценностей буржуазной морали и всё ещё цепких оков прогнивающей системы.
Не думаю, что наши доморощенные "хиппаки" ("хиппуны", "хиппари" и прочие "хиппанутые") в действительности обладали глубокими знаниями – кто такие настоящие хиппи. Не думаю даже, что у нас принимали всерьёз всё это пёстрое движение на Западе. И уж конечно, в СССР "хиппаки" не бунтовали против основ системы, как это ныне хотят представить некоторые юные публицисты.
Может быть, в стране и было несколько сотен человек (в продвинутых Москве, Ленинграде), которые понимали философию движения (или считали, что понимают) и пытались на самом деле "жить, как они". Но для большинства массово хиппующих это была своеобразная игра. Праздник непослушания. Возможность показать всем свою самостоятельность и значимость, если не во всём, то хотя бы в стиле – одеваться и вести себя не так, как положено, а так, как хочется. В СССР, если хотите, хиппование целиком относилось к неформальной молодёжной моде с некоторым привкусом социальности. Неслучайно процесс задержался у нас на десятилетие и продолжал процветать даже тогда, когда настоящие хиппи на Западе начали массово взрослеть, умнеть и возвращаться туда, откуда пришли – в лоно (семьи, государства, системы ценностей).
Как относились к этому повальному увлечению семья и школа? Родители не видели в этом ничего зазорного. И если старики ещё поскрипывали зубами, встречая по вечерам бренчащие компании косматоголовых, то родители смотрели на всё безропотно и сочувственно. И даже сами покупали джинсовую ткань, из которой в ателье кроили и шили роскошные "клёши" (обтягивающие ягодицы и расширяющиеся внизу до полуметра!).
Тем более что к десятому классу в битву за возвращение подрастающему поколению подобающего облика (достойного советского человека) вступала сила куда более серьёзная – ей противостоять возможности уже не было. За нас бралась Советская Армия. Военкоматы безжалостно лишали юношей предмета их гордости – шевелюр ("под ноль"), взамен выдавая им явно неполноценную компенсацию – "приписные свидетельства".
И если в школе какая-то формальная борьба всё же имела место, то после школы, в вузах, на производстве, а затем, с привычным запозданием на десятилетие, в колхозах-совхозах, – на "хиппаков" особого внимания уже не обращали. Окончательно обычный облик возвращал молодым комсомольцам путь в партию, а чаще – изменение семейного положения. Считалось, что человеку, который обзавёлся семьёй, уже неприлично отпускать космы и бродить с гитарами по тёмным пустырям.
Эти невинные патлы, по большому счёту, было то единственное, что объединяло наших "хиппаков" с настоящими хиппи. Потому что всё прочее – брюки-клёш, растрюханные гитары и ярко выраженный мужской характер всего движения – можно считать вполне доморощенным.
Знали у нас про хиппи в основном из газет, молодёжных журналов и телепередач – от журналистов-международников. И это был тот случай, когда советское общество было в общем-то неплохо осведомлено о происходящем по ту сторону рампы. Протестный характер процесса, пусть даже такого импотентно-шутовского, априори вызывал сочувствие и повышал внимание советской аудитории.
Про хиппи знали, но вот официального отношения к ним так толком выработать не смогли. Они зло? Так они же суют гвоздики в дула М-16 и протестуют против военщины! Они благо? Но они отвергают всякую мораль и используют наркотики! Эта идеологическая раздвоенность относительно движения хиппи привела к той неопределённости отношения и к своим доморощенным "хиппакам".
Куда менее чем про социально-протестную сторону движения ведали у нас про увлечение хиппи восточной мистикой. Все эти "ахимсы", "ашрамы", медитации, вегетарианство, "благие истины" и "восьмеричные пути", толкавшие кудлатую молодёжь с Запада на Восток, были уже второстепенны для советской пропаганды и вовсе непонятны массам. Потому исход этих "Flower Power" за пределы интересующей наших идеологов арены оставался во многом за кадром.
Впрочем, это вряд ли имело для нас какое-то особое значение. Как и постепенное угасание всего движения вообще. У нас процесс пошёл своим путём и от всего этого уже не зависел.
